Глава 6
Рукшин

Весенний Днестр — разбухший, быстрый,
Совсем от старости седой,
Покинув, пенясь, край гористый
Играл белесою волной.
Когда-то здесь полнили шлемы
Князья из Киевской Руси,
Тонули лодки, что в гаремы
Стремились «дивчин» увезти.
Толпились злые янычары,
Поляки, венгры гнали скот.
Поздней — румынские бояре
Крестьян топили. Кровь и гнет —
Все повидала Буковина
И с ней суровый, мудрый Днестр.
И убегал он торопливо
От слез, что виделись окрест.
Не видит он останков бренных,
Червонно зарево вдали.
Сейчас пред ним колонна пленных.
Едва бредут… вот мост прошли…
На главной улице Рукшина
Встречает пленников народ.
Тут плачет женщина у тына
И мамалыгу подает.
Меня немало удивили
Переживания людей.
Какие в них сокрыты силы?
Судьба мужей или детей?..
Идти нам в гору. Вот и школа —
Домишко на краю села.
Пустырь бесснежный… Пусто, голо.
Внизу — подсолнухов поля.
Заночевать в кирпичной школе!
Заполучить благой ночлег!
Туда, по злой иль доброй воле
Сгоняют немцы всех калек.
Ищу приемлемое место
На школьной площади. Свершу
Спасительное бегство
Иль в рай небесный попаду.
Бреду до огненной черты,
Где искры весело метались,
Где часовые жгли костры
И у обрыва согревались.
Раздалось: «Хальт! Цурюк! Цурюк!»
Кричу: «Нихт шиссен! Аборт! Аборт!»
Живот хватаю — столько мук.
С обрыва прыгаю, как за борт…
Скрывает лес торчащих рук,
Но в плен берут стальные пальцы —
Здесь зло неправедных «услуг»
Творят подсолнухи-данайцы.
Нервишки подлые сдают —
Луплю отчаянно по стеблю.
С горы винтовки грозно бьют,
И пули вдавливают в землю…

* * *

Метнулась тень к окну, другому.
Приникла к темному стеклу.
Домишко подлежало слому —
Заметно было по всему.
А за стеклом шептались дети —
Во мраке их объяла жуть.
Страшнее нет ее на свете.
Сегодня детям не уснуть.
По вечеру толпой безвольной
Колонну пленных здесь вели.
Навстречу — дети стайкой вольной.
В руках гостинцы нам несли.
Сначала немцы гоготали,
Похожи были на гусей.
Потом гостинцы расшвыряли,
Пугали «вальтером» детей…
И столько жалоб и печали
Я слышал, стоя под окном,
Что все сомнения отпали —
Я постучался в этот дом…
Был первым местом поселения
Стог сена в маленьком дворе.
Исчезли страх и опасения,
Но вновь вернулись на заре.
Меня тихонько окликали.
Я сделал щелочку в стожке —
Глаза мальчишечьи сверкали,
И кружка прыгала в руке…
Прошли в кочевье две недели:
Коровник-фанза, в ней корма.
Они и прятали и грели.
Корова тоже здесь жила.
В подвале старой развалюхи
В картошке прятался два дня.
Читал в заброшенной лачуге
Страницы из Евангелия.
Еду носил угрюмый малый,
Тот, кто открыл, услышав стук.
С фигурой чахлой, грудью впалой —
Таким был Дмитрий Горбанюк.
Был, по всему, религиозным,
Но атеиста укрывал.
Не признавая труд колхозный
Бояр румынских осуждал…
Однажды ночью гул сраженья
Донесся к нам из-за Днестра,
Как близкий вестник избавленья.
Жизнь возвратилася с утра.
Село Рукшин ликует, скачет.
Целуют воины детей.
Один солдат украдкой плачет —
Тот — без погонов и ремней.

* * *

В апрельский день, у перекрестка
Дорог, ведущих вглубь Карпат,
Регулировщица-березка
Остановила двух солдат…
Один, который без погонов —
(бывют «типы» на войне) —
Бумагу подал ей с поклоном,
Назвался: «Лейтенант Дамье»…
Карпатской горною тропою
Я возвращался на войну
К своим товарищам по строю,
В свою привычную семью.